Джодхпур

Выше и выше вьется горная тропа меж сдвигающихся многоэтажных построек, запущенных дворцев и молелен, - меж тусклосерых стен с замурованными дверями и балкончиками, с глухими зелеными ставнями, с живописной резьбой на пестрых кровлях и по отштукатуренному фасаду. Тихо и безлюдно в орлином гнезде потомков "светила дня"! Только шаги замирают под сенью величавых коричнево-золотистых теремов и ленивая струя горячаго воздуха колышет концами шарфов на наших пробковых шлемах, предохраняющих от солнца.
Этими узкими переходами подымались и спускались, - под багряным зонтом - при грохоте гигантских барабанов (накара), предшествуемые и окруженные рындами (с золотым и серебрянным оружием) цари пустыни, владыки свободнаго Марвара, по размерам равнаго и теперь целой Ирландии.
Каждый из них вращался здесь в среде своих горделивых дворян (важнейшими кланами были Чампавут и Кумпавут) как princeps inter pares, ибо все раджпуты считают друг друга единоправными братьями по крови. В роковые предсмертные часы опасности (перед лицем ислама), воспламенные ненавистью к нему и алкавшие славной гибели избранные раторы кидались отсюда на полчища Моголов, когда Джодпур осаждался императорами Акбаром и Аурангзебом, а певцы призывали храбрецов "алыми лотосами плыть к солнечному чертогу по океану битвы, - под музыку копий и щитов, при вспышке молний от мечевых ударов, радуясь зрелищу, как Шива мастерит себе четки из человеческих черепов."

Тут же в кремле принимались, из сопредельных стран, совокупностью туземнаго рыцарства, - исключительно во имя чести и религии, без малейшаго страха накликать на себя мщенье и беду, - царственные беглецы, отказать коим в убежище и гостеприимстве равносильно было бы святотатству. Через эти же семь пройденных нами врат отъезжали навсегда на чужбину, - согласно неотвратимому приговору раджпутской общины, - черезчур грешные и своевольные княжичи-изгои. Им подводили чернаго коня, на них надевали простейший кафтан, вешали на спину такой же щит и на пояс меч, - затем убеждали удалиться, не питая злобы к родному краю.

Но по временам в черте джодпурской крепости случались и тяжкия драмы совершенно инаго характера. Родственник ополчался на родственника-сонаследника. До самозабвения преданный феодал вдруг из-за обиды становился мятежником, и его приходилось, залучив в западню, умерщвлять почти из-за угла, внутри открывающихся перед нами дворов, - вроде того как Мехмед-Али в Каире истребил мамелюков. Захваченные врасплох раторы и тогда просили только об одном, чтобы их били холодным оружием, а не пулей издалека. Родовитейшим подавалась чаша с ядом, и они безтрепетно подносили ея к губам: лишь бы кубок смерти был золотой - не глиняный...

Если раторы-феодалы питали привязанность к своему вождю, - нет тех лишений и опасностей, на которыя бы они не шли. Трогательным примером может служить беззаветная преданность некоего Джаго (в прошлом столетии). Он занимал должность наставника при детях правящаго князя. Враги лишили последняго власти и принудили бежать в Джайпур. Верный же соплеменник отправился в Деккан собирать войско для возстановления своего повелителя на престоле. Новый махараджа пишет деятельному Джаго: "розовый куст, чьим ароматом ты упивалась, о пчела! поблек: остаются одни шипы и ни одного лепестка - лучше не стремись к ним!" Добровольный изгнанник отвечает: "пчела оттого именно и стремится к обнаженному розовому кусту, чтобы весна вернулась и он опять разцвел."

Летописи Раджастана повествуют, между прочим, и о таком безумно-отважном поступке: император в Дэли спрашивает Джасван Синга, решится-ли кто-нибудь из его дружинников войдти без оружия в клетку огромнаго тигра. Родовитейший воин (из клана Кумпавут) выражает на это согласие (с целью удивить и пристыдить мусульман), спокойно входит в зловещее обиталище зверя и со столь ужасным взглядом говорит ему: "о тигр Могола! дерзни напасть на тигра из владений джодпурскаго махараджи", что хищный царь джонглей отворачивает голову и отползает в сторону, ратор же удаляется, так как раджпуты не дерутся с обратившимися в бегство.

...В одном дворе осматриваемаго нами кремля находится "гади", - небольшая белая плита, представляющая своего рода трон, сев на который законные потомки Джоды становятся царями.
В громадном джодпурском дворце, воздвигавшемся постепенно вереницею славных раджей, открывается ряд давно опустевших зал и опочивален с одинокими престолами, шелково-волнистыми ложами, многочисленными столбами, подпирающими низкие потолки, стенною живописью на мифологические сюжеты, зеркалами и безвкусно распределенной позолотой. Чем древнее иной чертог, тем он краше и оригинальнее.
Из одной мрачной комнаты, с затхлым спертым воздухом, крытый выступ с запыленными окнами неожиданно развертывает оригинальную панораму принявшаго нас города и близко к нему придвинувшейся грязнобурой пустыни. Кумиры, водоемы, белые домики крупных дворян-землевладельцев, узкия улицы терассами подымающагося в гору жилья, темные отвесные склоны твердыни, - на которую мы взошли, - почти полное отсутствие зелени и культуры, суровая цепь возвышенностей, уходящая в мглу безлюднаго отдаленья... да, кругозор вождей раторскаго племени всегда должен был быть отмечен печатью неудовлетвореннаго душевнаго состояния! Не оттого-ли и слагался здесь буйный тип искателей новизны и приключений, окрылявшихся неустрашимыми мечтами вечно жить войной, вечно грезить сражениями, вечно бредить блаженством очнуться в ярком языческом раю, куда настоящаго индийскаго героя в момент смерти обязательно возносят прекрасныя валкирии?

Велика заслуга шотландца Тода (James Tod), хорошо изучившаго Раджпутану и впервые поведавшаго о ней образованному миру хоть что-нибудь связное и определенное.
Только будучи на месте, можно понять, какие клады поэзии страна таит в недрах своего населения и своей замыкающейся в гордом молчании древности, - несмотря на то, что и джайнскими общинами, и княжескими родами бережно передаются из поколения в поколение окруженныя ореолом святости книжныя записи стародавних времен.
Последния, вне сомнения, полны и умиляющей прелести, и несравненнаго мужества, и глубоких ужасов, порождать каковые способен лишь мистический Восток. Например, вот мы стоим у постели прежних махараджей, на которой они будто бы нераз вскакивали по ночам, тревожимые отвратительным видением. Один джодпурский правитель обезчестил дочь какого-то брамина (а брамины Марвара исповедуют религию грознаго Шивы, едят мясо, пьют вино, отнюдь не отличаются мягкосердием подобно своим собратам - вишнуитам); тогда до изступления разгневанный отец собственноручно ее убил, вырыл яму и, призывая проклятия на обидчика, принес богам огненную жертву из разрубленнаго на части тела девушки. Для усиления смысла такой нечеловеческой мести, он резал еще куски от самаго себя и злорадно бросал их в жадно разгоравшееся пламя, куда наконец ринулся в свою очередь с криком: "до свидания, раджа! Мы встретимся через три года и три дня..."
Мучимый угрызениями совести, тот действительно умер в назначенный срок, а преемники долго вслед затем ожидали посещения мстительной тени, - именно в счастливые моменты жизни, когда им улыбались любовь и успех.